Но друиды предусмотрели сложность порученной миссии и сделали соответствующие приготовления. Манаоло отправили в космос с совершенно бесполезным растением в горшке, а он вел себя именно так, как нужно – с очевидной скрытностью. На самом деле Отпрыска Древа перевозят по-другому».

«Как именно?»

Хаблеят пожал плечами: «Остается только строить предположения. Возможно, жрица ловко скрывает его под одеждой. Возможно, побег просто лежит в багаже, в трюме – хотя это маловероятно, друиды слишком боятся наших шпионов. Думаю, что побег находится в распоряжении кого-то из представителей Кирила… Может быть, на этом корабле – а может быть на другом».

«Итак?»

«Итак, я тут сижу и жду – может быть, кто-нибудь вызовет у меня подозрения. Пока что появились только вы».

Джи бледно усмехнулся: «И какие заключения вы сделали?»

«Никаких».

Появился беловолосый стюард; в облегающей одежде его руки и ноги выглядели необычно изящными и тонкими. Одежда ли это? Джо впервые усомнился и пригляделся.

Стюард спросил: «Не желают ли господа позавтракать?»

Хаблеят кивнул: «Не откажусь».

Джо сказал: «Я закусил бы фруктами». Затем, обнадеженный воспоминанием о пиве в садах Перекрестка, он прибавил: «Надо полагать, вы не можете заварить кофе?»

«Думаю, что кофе у нас найдется, лорд Смит».

Джо повернулся к Хаблеяту: «Они не носят почти никакой одежды. Это краска!»

Хаблеята, по-видимому, это открытие позабавило: «Конечно. Разве вы не знали, что беланды главным образом красятся, а не одеваются?»

«Нет, – признался Джо. – Всегда допускал, как нечто само собой разумеющееся, что люди носят одежду».

«Глубочайшее заблуждение! – торжественно провозгласил Хаблеят. – Когда вы имеете дело с каким-либо существом или обличием на малознакомой планете, никогда ничего не допускайте, как нечто само собой разумеющееся! В молодости я посетил город Ким на планете Ксенчой и по недомыслию соблазнил одну из туземных девушек. Очаровательное создание с лозами, вплетенными в волосы. Помню, она подчинилась мне с готовностью, но без энтузиазма.

В тот момент, когда я был беззащитнее всего, она попыталась проткнуть меня длинным ножом. Я возмутился – а она была ошеломлена. Оказывается, на Ксенчое только человек, замысливший самоубийство, осмеливается обладать незамужней девушкой – а так как ни самоубийство, ни бесстыдство не осуждаются местными обычаями, тем самым он воплощает в жизнь общеизвестную человеческую мечту, то есть умирает в экстазе».

«Мораль сей басни какова?»

«Она очевидна. Вещи не всегда таковы, какими кажутся».

Джо откинулся на спинку дивана и погрузился в размышления. Тем временем Хаблеят напевал вполголоса некую четырехтоновую мангианскую фугу, аккомпанируя себе шестью табличками, висевшими у него на шее наподобие ожерелья – при прикосновении каждая из табличек вибрировала, испуская тихий звук той или иной высоты.

Джо думал: «Видимо, он что-то знает или подозревает – у него это на лице написано. Хаблеят как-то заметил, что я – человек интеллектуально ущербный. Может быть, он прав. Несомненно, он предоставил мне достаточно улик. При этом он говорил не об Эльфане и не о себе. Он говорил об Отпрыске Древа. Какую суматоху подняли из-за какого-то треклятого овоща! Хаблеят считает, что побег все еще на борту „Бельзавриона“, это ясно. Что ж, у меня его нет. У Хаблеята тоже его нет – иначе он не болтал бы об этом. Эльфана? Кто ее знает? Сили? Кошмарная лысая старуха? Манги? Два друида-миссионера?»

Хаблеят внимательно наблюдал за соседом по дивану. Как только Джо встрепенулся и выпрямился, толстяк улыбнулся: «Теперь вы понимаете?»

«Да, – сказал Джо, – это было бы логично».

Пассажиры первого класса снова расселись в салоне, но теперь установилась другая атмосфера. На протяжении первой половины пути она омрачалась некоторым взаимным напряжением, но им можно было пренебречь как проявлением личных предпочтений и неприязней, в каковом отношении выделялся, пожалуй, только Манаоло.

Теперь индивидуальные взаимоотношения словно погрузились в пучину межрасовой ненависти. Эрру Каметин и два манга в гражданских облачениях – прокторы политического комитета фракции «Багровых Потоков», как Джо узнал от Хаблеята – просиживали часами в обществе молодой вдовы офицера-манга, развлекаясь игрой в разноцветные палочки и бросая гневные взгляды в сторону безмятежного Хаблеята.

Два миссионера-друида возились над алтарем в темном углу салона, совершая бесконечные обряды перед изображением Древа. Сили, обиженные отсутствием сочувствия других пассажиров к их желанию резвиться и веселиться, проводили бóльшую часть времени на прогулочной палубе. Старуха в черном платье сидела неподвижно, как олицетворение смерти, хотя иногда ее глаза слегка перемещались из стороны в сторону. Время от времени – не чаще одного раза в час – она поднимала полупрозрачную руку к гладкой, как стекло, лысине.

Джо обуревали несовместимые внутренние побуждения, сталкивавшиеся, как рябь, поднявшаяся в бассейне от переменчивого ветра. Прежде всего, на Балленкархе ждали его собственные дела. «Странно!» – думал Джо; до Балленкарха оставалось всего несколько дней и часов полета, а давнее стремление к достижению цели потеряло свою настойчивость. Человеку дано лишь ограниченное количество эмоций, воли и возможностей – и, судя по всему, Джо посвятил львиную долю этого запаса Эльфане. Посвятил? Судьба вырвала у него эту долю, выжала из него, выдавила!

Джо подумал о Кириле и о Древе Жизни. Дворцы друидов сгрудились вокруг доминирующей над планетой массы ствола посреди бескрайних просторов, усеянных нищими фермами и грязными деревеньками. Сутулые, поникшие паломники с потухшими глазами брели к этому стволу, иногда оглядываясь и торжествующим жестом прощаясь с унылой серой равниной.

Он подумал о дисциплине друидов, о наказании смертью. Никто, однако, не боялся смерти на Кириле. Смерть была таким же повседневным явлением, как употребление пищи. Для друидов смерть была решением всех проблем – всеобъемлющим подходом к существованию, своего рода лавиной, сметающей на своем пути все препятствия. Умеренность, сдержанность? Эти слова ничего не значили для мужчин и женщин, чьи капризы, прихоти и бесчинства ничем не ограничивались.

Джо рассмотрел известные ему факты, относившиеся к Мангцзе – небольшому миру озер и ухоженных парковых островов, обитателям которого нравились изощренные изгибы, в том числе здания причудливой кривизны, горбатые мосты над ручьями и каналами, очаровательные колоритные пейзажи под желтыми лучами древнего, тусклого, маленького солнца.

А их фабрики? Аккуратные, эффективные, систематические производства на индустриальных островах. И сами манги – люди столь же изощренные, утонченные и не поддающиеся пониманию, как их резные изогнутые мосты. Хаблеят, например – сокровенные глубины его души невозможно было подсмотреть. А также «багровые» – пламенные воинствующие империалисты. По земным представлениям, на Мангцзе преобладали средневековые интриги и распри.